Заполните быстро и заполните всё; наполненный кубок – не грех;

Залпом, высоким приливом, до капли последней

В уста свои влейте вино с потоком души!

Кто с вином пребывает в страхе? Кто погружён в заботы свои?

Кто вздыхает о мудрости, когда в нём вспыхнет вино?

Влага спускается вниз медленной струйкой,

Но вино поднимает нас ввысь добрым жаром своим —

Идём же вперёд, до переполнения души!

Словно сферы, вращаясь, наливаются пламенем души,

Другие – златые – с музыкой крутятся на оси;

Позвольте же нашим чашам сиять разноцветными винами,

Кругом за круг звёздами зодиаков,

Вертясь и качаясь, колоколами своими звенеть!

Пейте же, боги и короли, вино приносит веселье;

Оно проходит по венам, где, ликуя, поёт.

Позвольте ему прилив и отлив, вино никогда не тускнеет;

Падая в чашу, яркий поток бисером пены украсит края:

Заполнись же, каждая чаша, до краю!

Подхваченная всеми песня звучала снова и снова. Капли вина бусами плясали на множестве бород, водопад усиливал их голоса, грот отсылал крики назад, призраки Коралловых Монархов, казалось, поднимали свои оскорблённые кости. Но ха, ха, ха – ревели дальше эти двадцать пять королей – живые, не мёртвые, – держащие обе руки на своих поясах и хохочущие над бездной, как собаки великого охотника лают на павшего лося.

Безумные и сумасшедшие гуляки, как вы пили и ревели! Но как короли, и не более: одеяния были распущены, и скипетры раскатились по земле.

Вино! Ты великолепный аграрный продукт! Приподнимающий все сердца вверх и отправляющий в землю прошлое даже тех королей, кто, творя своё правосудие, опорочили себя, по мнению других. Поэтому вы, кто бы ни коснулся бутылок в компании монархов, никогда не переносите их мёртвыми на трон, хорошо знайте мошенников, являющихся в своей королевской основе не добрыми малыми, а подлыми людьми, способными на пьяное превышение откровенности. Разве Александр не был собутыльником? И сумасшедший Камбиз? И что говорить о старом Роули, хорошем знатоке вина и других материй, кто всегда потягивал кларет и причмокивал.

Если когда-либо Тайи вступит в члены клуба, то пусть это будет Королевский Клуб Бифштексов!

Донджалоло осушил ещё одну чашу.

Радости теперь добавила буря: как корабельные саваны во время тайфуна, каждое сухожилие вибрировало, бризы Оми порывами летели вдаль, драпировка дрожала, кубки танцевали фанданго, и Донджалоло аплодировал представшим перед ним танцовщицам.

Позже из грота донёсся подобный запалу отрывок песни, ставший её началом и смотрящийся таким очаровательным напевом. Звуки явили зрелище! Плывя в воздухе, появились нимфы, блестящие руки сцепились, как блестящие змеи индийских жонглёров. Вокруг льющихся каскадов они расходились, затем застывали в своих брызгах. И внезапно возникшая из их середины новорождённая пена заплясала, подобно мысли в душе. Наконец, боком снимаясь с мели, она опадала в грот, превращаясь в волну. Вечер надвинулся быстро, тёмно-красные драпировки были сняты и уложены на руках стоящих идолов, принявших вечером розовый свет.

Уступая воздействию яств, короли улеглись, и появились две безмолвных девицы: одна с тыквой душистой воды, другая с салфетками. Склонясь над исходящей паром головой Донджалоло, первая оросила её душем из ароматических капель, плавно удалённых её компаньонкой. Таким образом все лежащие по очереди были обслужены, и никаких звуков не доносилось, кроме глубокого дыхания.

Затем в мраморной вазе они разожгли некий ладан: горстку специй.

Вскоре прибыли три красивейших курильщицы короля, которые подожгли свои трубки с благоухающим огнём и принялись раздувать успокоительные пары эйны.

Погружаясь в слабость, я долго боролся с ней, пытаясь вырваться из очарованного тумана. Но руки сирен, казалось, давили на меня, прижимая к земле.

В тумане, как в последнем проблеске мечты, который я увидал, был Донджалоло: глаза закрыты, бледное лицо, влажные локоны; его медленно переносят к его паланкину, чтобы затем пересечь пустоту и дать ему очнуться в уединении своего гарема.

Глава LXXXV

После пира

Снова в мечтах я созерцаю тебя, Вилламилла! Снова в мечтах раз за разом прохожу я твоими прохладными тенистыми рощами, самыми красивыми в долинах Марди! Мысли об этих безумных весёлых пирах сохранятся в моей душе, пока я жив.

Упавшие тут и там на кости родителей Донджалоло участники королевской вакханалии пролежали во сне до полудня.

– Кто тут мертвее? – заглянув, спросил Баббаланья. – Живые короли или покойные?

Но прежде свисавшие цветы стремились подняться после полива. Время от времени усердные слуги ходили туда и сюда, окропляя их головки душистым содержимым из своих ваз.

Поочерёдно, один за другим, эти двадцать пять королей расчесали свои божественные локоны и, стряхнув оттуда росу, как орлы, открыли свои острые королевские глаза и раздули свои орлиные ноздри, наполнив их золотыми лучами солнца. Но почему отсутствовал сам Донджалоло? Неужели он высокомерно оставил их продолжать банкет самостоятельно? Но эта очевидная невежливость была скоро объяснена герольдами, объявившими их распростёртым величествам, что благодаря заботе его рабов их господин был перенесён к своему гарему и потом0у не участвовал в празднестве. Но ввиду поломки его паланкина Донджалоло даже теперь находится почти рядом. Но, однако, чтобы снова было весело, он в общей компании уляжется спать со своими гостями; поскольку все они люди высокие, то и все вместе они должны будут расположиться.

Так они и поступили: каждый король приник к своим костям, и они дремали, как герои, до вечера, когда, воспользовавшись появившимся прохладным лунным светом, королевские гости сказали «адью» своему хозяину и, собрав свои свиты, оставили долину.

Ранним утром на следующий день, решив отбыть на наших каноэ, мы прошествовали к Утренним палатам, чтобы попрощаться с Донджалоло.

Удивительное изменение вызвала всего одна ночь одиночества! Бледным, вялым и склонившимся нашли мы его: держащим руку на своих пульсирующих висках.

Около опрокинутого сосуда с вином лежал пояс короля, который тот сбросил к своим ногам. Он отослал своих напуганных слуг, которые скрылись из виду.

Мы приблизились.

– Ты тоже оставляешь меня? Готов ли ты разделить мои банкеты, которые для таких, как ты, вовсе не безумные инциденты в череде более спокойных развлечений? Но не обращай на меня внимания, Медиа; я безумен. О боги! Я – пленник навсегда? Да, свободный король Одо, когда ты появишься, снизойди до того, чтобы посетить бедного раба в Вилламилле. Я считаю их немилосердными, твои посещения; это принудительный аллюр в роскошную даль. Уйди, оставь меня; уйди и воротись снова во время цветения Марди. Что касается меня, то я здесь всегда твой. Принесите мне вино, рабы! Быстро! То, что подобает моим гостям. Увы, Медиа, у своего основания эта чашка не искрится подобно вершине. О, предательский, предательский друг! Полный улыбок и кинжалов. Впрочем, для такого, как я, вино становится опорой, хотя оно пронзает и истощает человека. Вино искусно в дружбе с одиноким, хотя и враг всему остальному. Король Медиа, давай выпьем. Принесите ещё чаши! И теперь – прощайте!

Откинувшись, он отвернул лицо, и мы тихо покинули дворец.

Глава LXXXVI

Безобразный Плуйи

Мы вышли на берег и взошли на корабль.

Наша компания оправилась от серьёзности, в которую мы были погружены, и часы довольно длинного перехода, предстоящего нам, мы рассчитывали скоротать как можно приятней. Среди многих интересных повествований старика Плетёной Бороды, порождённых им и сравнявшихся по размерам с длиной его бороды и услаждающих нас, была история некоего невидимого духа, блуждающего Плуйи, настоящего маленького плута, как всегда преувеличенная фантазией.

О нём рассказывали обитатели острова Куэлко в отдалённом уголке лагуны, невинные жители которого были ужасно измучены происходящими